Как-то к нам в квартиру незаметно забежал с лестницы белый ангорский кот. Дверь в столовую была не закрыта, и Пинюся, увидев на пороге незнакомое существо, по своему врожденному любопытству слетела на пол и уселась перед самой усатой мордой пришельца. Чем-то кот ей не понравился, и, взъерошив перья и щелкая раскрытым клювом, она стала выражать ему свое неудовольствие. Будь это обычный Васька с черной лестницы, несдобровать бы Пинюсе, но кот был ангорский, и он лишь с удивлением смотрел на топорщившуюся перед ним крошку. Так я и застал эту пару. Пинюся «нападала» на кота, а тот озадаченно смотрел на забияку. С тех пор дверь в столовую всегда закрывалась плотно.
Весной Пинюся перелиняла и надела наряд взрослой трясогузки. Теперь у нее на голове была черная шапочка, а на горлышке черный передничек.
В конце июня мы поехали на дачу в Лугу. Везли Пинюсю в клетке, обернутой темной материей. Привыкшая жить вольно, птичка все время совала клюв между прутиками, пытаясь вылететь. Пока доехали, она успела до крови стереть края клюва. Наш дом стоял вблизи леса, а комнаты мы занимали во втором этаже. Я выпустил Пинюсю из клетки, и она сразу принялась обследовать новую квартиру. Разумеется, в первую очередь досталось мухам.
Рано утром я был разбужен — кто-то щекотал мне нос. Оказывается, Пинюсе надоело, что я сплю, и она, усевшись на подушку, принялась теребить меня за нос. Пришлось вставать. О, тяжкая доля натуралиста! Все лето, даже во сне, я должен был помнить о своей крошечной приятельнице, чтобы не спутать ее с назойливой мухой и не отмахнуться! Мама накрыла стол к завтраку на открытом балконе, и Пинюся, как и в Ленинграде, разгуливала по столу, время от времени схватывая подлетавших мух. То, что балкон открыт, нас не смущало, так как Пинюся всегда прилетала на зов и садилась на руку. После завтрака Пинюся занялась обследованием балкона. Взлетев на перила, она увидела в саду крошечных желтых цыплят, гулявших с наседкой. Ничего подобного она никогда не встречала и, порхнув в сад, пошла знакомиться с желтыми пуховыми шариками, так занятно перекатывавшимися по усыпанной песком дорожке. Однако курица-мама оказалась решительно против этого знакомства и, грозно подняв перья и растопырив крылья, ринулась на непрошеную гостью. Пинюся, увидев несущееся на нее страшилище, так перетрусила, что задала стрекача. Я долго следил за ней, пока она не превратилась в ныряющую точку, которая наконец растворилась вдали. Улетела!
Птицы легко находят свой дом за тысячи километров. Так, ленинградские трясогузки, перезимовав в Африке, вернутся в Ленинград, а москвички — в Москву, но то — дикие птицы. Наконец, строго говоря, дом Пинюси — в Ленинграде, а здесь, в Луге, мы только первые сутки и находимся за 137 километров от ее родины. Сможет ли она, оказавшись впервые среди природы, найти наш дом, который даже не успела рассмотреть? «Пойду в лес, к реке, там всегда много трясогузок, наверное, она пристанет к ним, буду звать ее, она услышит и прилетит на мой зов», — решил я и бегом пустился по шоссе, в том направлении, куда она полетела.
Долго бродил я по берегу реки, звал, но все было напрасно. Я видел много трясогузок, но Пинюси среди них не было. Может показаться странным то, что я сейчас говорю. «Позвольте, — скажете вы, — да все птицы одного вида имеют одинаковое оперение и как две капли воды похожи друг на друга!» Нет, мой дорогой читатель, если вы так думаете, то вы глубоко ошибаетесь и, значит, никогда не имели своей, по-настоящему ручной и привязанной к вам птицы. Да, они очень похожи и все же различны. И оперение у каждой из них чуть-чуть разнится. И голос, и походка, и полет — все имеет свои индивидуальные черточки. Вот по совокупности всех этих еле уловимых деталей настоящий любитель и узнает свою птицу и, запомните, узнает сразу, без колебаний.
Пять часов пробродил я в безрезультатных поисках Пинюси. «А может быть, она уже давно прилетела? — утешал я себя. — Может быть, я зря так отчаиваюсь?» Наконец, усталый и охрипший, я побрел домой. Пинюся не возвращалась. Печальные сели мы за стол, но обед остался нетронутым, есть не хотелось. От огорчения мне стали приходить в голову совсем нелепые мысли. «Может быть, мне надо ехать в город? Ведь Пинюся полетела в сторону Ленинграда! А что, если она сейчас там, сидит на окне, безуспешно пытаясь проникнуть в свою комнату? Но ведь трясогузка — не голубь, — возражал я себе, — да и голубь без предварительного обучения, никогда не вылетая из комнаты, где он вырос, не найдет свой дом за 137 километров!» Мучительной дискуссии с самим собой, казалось, не будет конца.
Солнце склонилось к западу, с момента бегства Пинюси прошло уже более семи часов. «Пойду еще поищу, — решил я. — Все легче, когда чем-то занят, чем вот так сидеть на месте и маяться!» Я не находил себе места…
Но что это? Я слышу взволнованный голос мамы, она зовет меня! «Скорее! Скорее! — кричат наши соседи. — К нам в комнату прилетела какая-то птичка и ловит на окне мух!» Я опрометью бросился на балкон и позвал: «Пинюся, Пинюся!» — «Пиить!» — ответила она. Трудно сказать, кто из нас двоих был больше рад. Еще никогда Пинюся не выражала так свою нежность, как в этот раз. Я заметил, что она дрожит, видимо, ей пришлось немало пережить, прежде чем она нашла наш дом.
С тех пор прошло более тридцати лет, но и сейчас я не понимаю, как ей удалось это сделать! Сущая загадка!
После неудачного знакомства с цыплятами Пинюсю уже не пускали на улицу, да и она не стремилась к этому. По-видимому, злополучная экскурсия в живую природу оставила у нее не очень приятные воспоминания. Теперь, возвращаясь из леса, я всегда приносил ей лакомства — голых зеленых гусениц, бабочек и различных двукрылых.
После описанных событий Пинюся прожила еще два года. Она легко линяла, была весела и выглядела так, будто только что прилетела из леса.
Жизнь Пинюси оборвалась трагически.
В тот год мы жили на даче в первом этаже. Хозяйский кот заметил, что в комнатах живет птичка, и стал выжидать удобный момент, чтобы поймать ее. Однажды сильный порыв ветра открыл наружную дверь, и кот скользнул в комнату. Выращенная людьми трясогузка не знала опасности и продолжала беспечно бегать по полу. Мы с криком бросились на кота, но опоздали. Он успел ударить Пинюсю лапой. Смертельно раненая птичка уже не могла летать. Она топорщила перышки, убирала клюв в плечевое оперение и так часами сидела, покачиваясь, как маленький пуховой шарик. Я не отходил от нее. Даже умирая, она тянулась ко мне. Забиралась на мой ботинок и дремала. Позову ее: «Пинюся!» — она ответит: «Пиить», — только теперь это «пиить» звучало тихо-тихо, еле слышно… Вечером она умерла.
Много разных птиц жило у меня, но ни одна не была такой ручной и ласковой. И когда я встречаю на лесной опушке трясогузку, я всегда вспоминаю дни своей юности и маленького верного друга — Пинюсю.
Говорящие птицы
Обычно птицы, рассердившись, клюются, а попугай кусается. Сила клюва его такова, что молуккский какаду Джонни откусывает миллиметровое железо. Хорошо, что он добродушный и ласковый. Как трогательно и нежно он говорит: «Папа, папочка».
А эта пара любит, чтобы их кормили и поили из рук. Поставили им банку с водой, а они ее подняли и бросили. Стал им выговаривать: «Зачем банку разбили?» А они в ответ: «Чего тебе, чего тебе?» Вот и договорись с такой публикой: бьют посуду, да еще дерзят!
С ложки вкуснее.
Многие птицы обладают замечательными способностями имитатора. Они не только могут в точности «кукарекнуть» петухом или залаять по-собачьи, но способны научиться говорить целые фразы. Эта пернатая компания не прочь обменяться любезностями. «Дурак», — заявляет какаду. «Сам шляпа», — отвечает его собеседник.
«Молодой человек, кто здесь шумит?» — говорит повелительно женский голос. Это сказала майна Чика. По способности говорить майны не уступают попугаям, а порой превосходят их в этом искусстве. Чика может говорить не только высоким женским голосом, но и низким басом, и тогда кажется, что разговаривают два человека.